Большевики сделали классовую принадлежность одним из этических и
правовых критериев. Но и их противники, декларируя
приверженность традиционной морали. По существу приняли это
«этическое новшество». Они не распространяли на большевиков, а
заодно и на побывавшее под властью Советов население, особенно
«низшие» трудовые слои, общепринятые правовые нормы и
гуманитарные обычаи. Убить или замучить большевика не считалось
грехом. Сейчас невозможно установить, сколько массовых расправ
над гражданским населением навсегда ушло в небытиё, не оставив
документальных следов, потому что в обстановке хаоса и
безвластия простым людям не у кого было искать защиты. Террор
и произвол, массовые грабежи и насилия оттолкнули от Колчака
сибирское крестьянство, которое решительно встало в оппозицию к
правительственной власти.Перелистывая страницы непродолжительной,
но бурной истории гражданской войны Сибири с большевизмом, мы
найдём много ошибок адмирала и в подборе лиц, и в способах
действий, но надо знать обстановку и условия работы, чтобы
судить, можно ли поступать иначе. На юге России было больше и
людей, и культурных средств, но и там антибольшевистские силы
понесли серьёзное поражение - очевидно, причины поражения лежат
глубоко и поверхностные наблюдения их не откроют.Россия оценит
благородство адмирала Колчака и воздвигнет ему памятник
благодарности… Мы должны оградить его имя от несправедливых,
клеветнических обвинений. Он был не «врагом народа», а его
слугой, но если ему не суждено было сделать для народа то, к
чему российское правительство искренне и упорно стремилось, но
это не его вина. Он хотел улучшить благосостояние народных
масс, но это оказалось невозможным в условиях непрекращавшейся
войны и разрушения транспорта. Адмирал Колчак погиб за чужие
грехи, и культурный мир должен понять, что предательство по
отношению к адмиралу - великое злодеяние не только перед
Россией, которая лишилась одного из лучших своих граждан, но и
перед достоинством наций, флаги которых красовались в столице
антибольшевистского движения – Омске и которые приняли под своё
покровительство адмирала, и наконец перед историей, ибо для неё
остаётся много неизвестных фактов и мыслей, о которых мог бы
поведать только адмирал Колчак. Гибель Колчака и разгром его
армии - это отнюдь не личная трагедия адмирала как политика и
полководца, не частная беда тех, кто шёл под его знаменем.
Это боль и кровь всего народа. Любая победа в Гражданской
войне, внутриотечественной, кровнородственной войне - это пиррова
победа. Те мерзости и зверства, какими бурлит Гражданская
война по ОБЕ стороны баррикад, были названы победителями лишь
его именем -колчаковщиной. Да, белогвардейцы вырезали на спинах
пленных совдеповцев красные звёзды. Но и красноармейские
командиры с не меньшей ненавистью забивали офицерам гвозди в
плечи - по числу звёздочек - или вспарывали красные лампасы
вдоль бедер. С тем же основанием красный террор и кровавые
перегибы ЧК можно окрестить дзержинщиной, будёновщиной или
свердловщиной. Колчак не рвался к верховной власти. Она выпала
ему как тяжкий крест, уклоняться от которого ему не позволили
ни долг гражданина, ни офицерская честь.ВСПОМНИМ ЕЩЁ ОДНО
СОБЫТИЕ, безусловно подтолкнувшее адмирала к краю пропасти,
ускорившее трагический конец его власти. Одновременно с падением
Омска чехи отказали Верховному правителю в дальнейшей
поддержке, отказали в тот период, когда он в ней особенно
нуждался. Поддержавшие своими штыками сибирскую белую власть
чехи перед грозой надвигающихся событий, которые могли привести
к большим и крайне невыгодным для них осложнениям, а также с
целью завоевания симпатий мировой общественности предпринимают
запоздалую попытку отмежеваться от «подвигов» колчаковцев в
Сибири. Чехи публикуют обращение к политическим представителям
стран Антанты и США с просьбой о скорейшей их эвакуации на
родину. «…Охраняя железную дорогу и поддерживая порядок в
стране, наша армия вынуждена против своего убеждения
содействовать и поддерживать то состояние полного произвола и
беззакония, которое здесь воцарилось. Под защитой чехославацких
штыков местные военные русские органы совершают такие действия,
которые поражают весь цивилизованный мир. Сожжение деревень,
убийства мирных русских граждан, расстрелы сотен демократически
настроенных людей без суда , лишь по подозрению в политической
нелояльности - повседневное явление, и ответственность за всё
это перед судом народов всего мира падает на нас за то, что
мы, располагая военной силой, не воспрепятствовали этому
беззаконию». А в качестве причины того, что им приходилось
якобы пассивно созерцать это «беззаконие» чешские политики
выдвигают «нейтралитет и невмешательство во внутренние дела
русских».Как будто не они начали в мае 1918 года активное
выступление против советской власти! Как будто не они
захватывали город за городом, арестовывая членов местных советов
и передавая власть в руки белых, создавших местные
правительства! Как будто не они организовали террор и кровавые
расправы с рабочими и крестьянами по всей Сибири и Уралу,
устилая свой «путь к славе» трупами замученных в застенках,
повешенных, расстрелянных и зарубленных! Как будто не они
повели сначала осторожные «коммерческие дела», затем открытую и
беззастенчивую спекуляцию и наконец чистый грабёж России - на
сей раз под лозунгом борьбы «против русской реакции». Когда
красные полки осенью 1918 года заняли Симбирск, затем Сызрань
и Самару, чехи перестали сражаться, хотя на заборах и стенах
городов и железнодорожных станций ещё пестрели их разноцветные
прокламации и обращения к русскому населению – с призывами
объединяться в борьбе против большевиков, с громкими обещаниями
драться до победного конца. А вместо этого – сдача красным
позиций за позицией, отказ от выполнения боевых приказов,
требований вывоза в тыл; последнее мотивировалось тем, что они
хотят быть отправленными в Европу, на французский фронт.
Русское командование против этого не возражало, просило лишь об
одном - подождать несколько недель, дать возможность закончить
формирование русской армии. Чехи не согласились даже на это. И
к началу ноября 1918 года корпус был убран в тыл, на фронте
остались только русские молодые полки. Было у них, правда,
ещё одно занятие: сторожить свои огромные запасы, охранять их
усиленными караулами, с винтовками в руках. « Ненависть и
презрение к дармоедам, обокравшим русский народ, возрастали в
массах населения сибирских городов, в деревнях и в армии.
Когда мы проезжали по улицам Иркутска, Красноярска и
Новониколаевска, то видели на заборах почти всех улиц надписи
мело и углём: « Бей жидов и чехов, Спасай Россию». Возникает
вопрос: что же за отношение было у союзников к России? Ведь
у них в Сибири было достаточно сил -японские дивизии,
канадская дивизия, батальоны сербов, румын, итальянцев, фрацузов,
англичан - чтобы обуздать зарвавшихся чешских легионеров. Это
можно было сделать и это должны были сделать бывшие союзники
России, на это им не раз указывали из Омска. Но они этого
не сделали, А может быть, и не хотели делать?Всё было так,
как на первом корабле его мичманской юности, - крейсере «Рюрик».
Когда в бою с превосходящей эскадрой погиб командир, его
сменил старший офицер; когда пал и он, на его место заступал
штурман; затем на мостик, превратившийся в аду боя в
командирский эшафот, поднимались - по старшинству - остальные
офицеры… По этому же праву и адмирал Колчак вступил в
командование гибнущим кораблём русской государственности. Не
личное бесстрашие, ни бескорыстность, ни верность канонам чести,
ни флотоводческий дар, ни воинская твёрдость не только не
помогли Колчаку как политическому вождю и государственному мужу,
но даже мешали там, где его противники отнюдь не гнушались
быть демогогами и интриганами, уверяя себя и других, что
«революцию в белых перчатках не делают», что благородство,
честь, совесть - предрассудки буржуазной морали, а нравственно
лишь всё то, что помогает удержать власть в ежовых рукавицах.
Я думаю, что любой честный, прямой человек, неискушённый в
политике, будь он и семи пятен во лбу, не смог бы обуздать,
подчинить стихию, охватившую страну в девятнадцатом году.Да, он
не был новичком в Сибири. Адмирал хорошо знал её стужи, льды
и ветры, но мог ли он знать многоплеменной народ этого
полуконтинента? Мог ли он разобраться в том политическом
циклоне, который вихрился вокруг него: рвавшиеся домой и
готовые заплатить за это любую цену чехословацкие полки,
дальневосточная партизанщина в тылу, интриги японцев,
своекорыстие англичан, бунты в собственных рядах,
спровоцированные эсерами, бессилие, чванство, предательство
ближайших помощников… Жалко адмирала, когда ему приходится
докладывать тяжёлую и грозную правду: он то вспыхивает
негодованием, гремит и требует действия, то как-то сереет и
тухнет; то закипает и грозит всех расстрелять, то никнет и
жалуется на отсутствие дельных людей, честных помощников…»Что бы
там не говорили о причинах краха белого движения, но корень
зла уходит в старинную русскую беду - распрю. Междоусобная
рознь земель, удельная гордыня вождей, генералов, атаманов,
несогласие партий и партиек - всё это, помноженное на интриги
и коварство союзников, весьма и весьма поспособствовало военному
поражению. И ещё одна наша застарелая беда: равнодушие
русского человека к тому, кто там на престоле, - варяг ли,
эллин, иудей. До Бога высоко, до царя далеко, и каждая сосна
своему бору шумит. Вековая отстранённость от учреждения власти,
заведомая подневольность любой власти рано или поздно заставляют
доведённого до отчаяния мужика взяться за топор и вилы. Его
политическая активность вспышечна и потому разрушительна, ибо
культура политического созидания, как и контроль за властями
придержащими, где не привита, а где жестоко вытравлена. Вот и в
17-м году, и в 18-м году российскому крестьянству - главному
телу народа - всё равно было, кто там правил бал в Питере -
«большаки» ли, эсеры, кадеты…» Нам один пёс, лишь бы яйца нёс,
а мы бы ели да похваливали!» Потом спохватятся, когда на
двор придут и хлеб отнимут, да так почистят, как и татары не
грабили. Поднимутся то тут, то там - да поздно. В своём
прекрасном романе об адмирале Владимир Максимов попытался
взглянуть на Гражданскую войну глазами Колчака: « Случившееся
теперь в России представлялось ему ненароком сдвинутой с места
лавиной, что устремляется сейчас во все стороны, движимая лишь
силой собственной тяжести, сметая всё, попадающееся на пути. В
таких обстоятельствах обычно не имеют значения ни ум, ни опыт,
ни уровень противоборствующих сторон: искусством маневрирования
и точного расчёта стихию можно смягчить или даже чуть
придержать, но остановить, укротить, преодолеть её было
невозможно.Казалось, каким это сверхъестественным способом бывшие
подпрапорщики, ученики аптекарей из черты оседлости, сельские
ветеринары, недоучившиеся фельдшеры и недавние семинаристы
выигрывают бои и сражения у вышколенных в академиях и на
войне, прославленных боевых генералов?Ответ напрашивается сам по
себе: к счастью для новоиспечённых полководцев, они должны были
обладать одним-единственным качеством - умением бежать впереди
этой лавины, не оглядываясь, чтобы не быть раздавленным или
поглощённым ею». Ещё надо в расчёт взять и то, что все эти
аптекарские ученики и недоучившиеся фельдшеры охотно и твёрдо
усвоили подленькие нравы налётчиков лихо «грабивших
награбленное». И если в белом стане последнюю черту
человеческого озверения мешали переступить остатки офицерской
чести, православной веры или дворянского приличия, то в красном
без колебаний приняли «игру без правил», смердяковский постулат
воинствующего безбожия: » Всё дозволено!» И не символично ли,
что против адмирала Колчака выступил большевик, взявший имя
героя, рванувшего к своему благу с топором в руках, - Радиона
Раскольникова. Юный большевик Ильин, уверовавший, как и его
кумир, что именно ему дозволено всё, поступил в гардемаринские
классы вовсе не из-за любви к морям или ради мечты достичь
полюса, а для того лишь, чтобы спасти себя от фронта. На
революционной мутной волне мичман Ильин-Раскольников достиг в
иерархии своего клана адмиральского ранга, даже превзойдя по
служебной лестнице будущего противника – адмирала Колчака. И если
Колчаку в 17-м не хватило «революционной гибкости» отдать
почётное оружие, ставя на одну чашу весов честь, на другую
-жизнь, то «первый морской лорд советского адмиралтейства»,
свободный от «буржуазных предрассудков», в 19-м, спасая свою
жизнь, велел спустить красный флаг перед английскими шлюпками,
окружившими его севший на камни флагманский корабль. И кто
потом из его соратников поставил в упрёк «морскому лорду», что
ему выпала печальная слава первым в советском флоте спустить
флаг перед неприятелем? Честь флота, доблесть флагмана - право,
какое смешное донхикотство перед всесветным пожаром «мировой
революции»! В ночь перед расстрелом Александр Васильевич Колчак
не спал. У него было время подвести итоговую черту, Сорок
шестьлет… Год его жизни вполне мог считаться и за два… Было
всё, что только может пожелать себе человек: и подвиги, и
слава, и прекрасные женщины, диковинные города и экзотические
страны, военное счастье и отцовские радости. У него не было
причин цепляться за жизнь. Но разве может человек бестрепетно
расстаться с такой жизнью, которую осенила счастливая звезда?!18
января 1920 года Сибирский революционный комитет и Революционный
военный совет 5-й армии красных разослал всем ревкомам и
штабам в Восточной Сибири телеграмму за № 121:« Чита,
Верхнеудинск, Иркутск, Черемхово. Всем революционным комитетам и
штабам. Томск. 18 января. Именем Революционной советской России
Сибирский революционный комитет и Реввоенсовет 5 армии объявляет
изменника и предателя Рабочее-Крестьянской России Колчака врагом
народа и вне закона, приказывает вам остановить его поезд,
арестовать весь штаб, взять Колчака живого или мёртвого. Перед
исполнением этого приказа не останавливайтесь ни перед чем,
если не можете захватить силой, разрушьте железнодорожный путь,
широко распубликуйте приказ. Каждый гражданин советской России
обязан все силы употребить для задержания Колчака и, в случае
его бегства, обязан его убить.Председатель Сибревкома
Смирнов.Ревсовет 5 Грюнштейн.Итак, большевики заочно приговорили
А.В. Колчака к смерти. Когда чехи, недавние союзники Колчака,
арестовали его, чтобы потом сдать местным властям на обмен на
право беспрепятственно покинуть опасный прибайкальский район,
многие офицеры штаба, пользуясь темнотой, спокойно уходили в
неизвестность - часовые у вагонов никого не задерживали. Мог
уйти и Колчак. Но он не воспользовался этой возможностью, как
раньше не принял предложение своего адьютанта переодеться в
гражданское платье и бежать. Почему не скрылся? Размышления ли
привели его к мысли, что были в жизни два пика – пик славы и
пик позора, и этот последний требует искупления? Или удержало
присутствие рядом женщины? Во многих воспоминаниях её называют
и гражданской женой Колчака, и любовницей, и княжной. Сам
адмирал считал её своей давнишней хорошей знакомой. Конечно,
это далеко не так - он просто оберегал её от возможных
неприятностей. В иркутской тюрьме она была преисполнена такого
достоинства и благородства, готовая не на словах, а на деле
умереть рядом с возлюбленным, была так величава и красива, что
убийцы её гражданского мужа невольно признали и прозвали её
«княжной». И даже в своих мемуарах писали -«княжна Тимирева».
А она была -казачка. Не станичная - из интеллигентной смьи
превосходного музыканта Василия Ивановича Сафонова, директора
Московской консерватории. Второй год разделяла с ним
превратности судьбы Анна Васильевна Тимирева. « Я была
арестована в поезде адмирала Колчака и вместе с ним. Мне было
тогда 26 лет, я любила его, и была близка с ним, и не
могла оставить его в последние годы жизни. Вот, в сущности,
всё. Я никогда не была политической фигурой, и ко мне лично
никаких обвинений не предъявлялось». Так писала А.В.
Тимирева-Сафонова, Тимирева, Книпер-Тимирева -во второй половине
1950 –х годов в своих заявлениях о реабилитации, не достигавших
цели. Полвека спустя она ощутила потребность доверить бумаге
свои воспоминания. В 1918- 1919 годах она- переводчица отдела
печати при управлении делами Совета министров и Верховного
правителя адмирала А.В. Колчака; работала в мастерской по шитью
белья и на раздаче его больным и раненым воинам.
Самоарестовывалась вместе с Колчаком, освобождена в том же году
по октябрьской амнистии и в мае следующего года вторично
арестована. Находилась в тюрьмах Иркутска и Новониколаевска,
освобождена летом 1922 года в Москве из Бутырской тюрьмы. В
1925 году вновь арестована и административно выслана из Москвы
на три года, жила в Тарусе. В четвёртый раз арестована в
апреле 1935 года, в мае получила по статье 58-10 пять лет
лагерей, которые через три месяца при пересмотре дела были
заменены ограничением проживания -«минус 15 « на три года.
Возвращена из Забайкальского лагеря, где начала отбывать срок,
жила в Вышнем Волочке, Верее, Малоярославце. 25 марта 1938
года, за несколько дней до окончания срока «минуса», арестована
в Малоярославце и в апреле 1939 года осуждена по прежней
статье на 8 лет лагерей; в Карагандинских лагерях была сначала
на общественных работах. Затем -художницей клуба Бурминского
отделения. После освобождения жила за 100-м километром от
Москвы, станция Завидово. 21 декабря 1949 года арестована в
Щербакове как повторница без предъявления нового обвинения.
Десять месяцев провела в тюрьме в Ярославле и в октябре 1950
года отправлена этапом в Енисейск до особого распоряжения;
ссылка снята в 1954 году, Затем в «минусе» до 1960 года, в
Рыбинске. Полжизни она провела в советских лагерях, в том
числе и среди уголовников. Но тем не менее за тридцать семь
лет, проведённых в советских лагерях, к ней не пристало ни
одного лагерного слова - речь её интеллигентна, во всех манерах
чувствовалось блестящее дворянское воспитание. В промежутками
между арестами работала библиотекарем, архивистом, дошкольным
воспитателем, чертёжником, ретушером, картографом в Москве,
членом артели вышивальщиц в Тарусе, инструктором по росписи
игрушек в Завидово, маляром в Енисейской ссылке, бутафором и
художником в театре в Рыбинске. Подолгу оставалась безработной
или перебивалась случайными заработками. Реабилитирована в марте
1960 года. с сентября - на пенсии. В 1911 -1918 годах замужем
за своим троюродным братом, морским офицером С.Н. Тимиревым. С
1922 года замужем за В.К. Книпером, до получения ответа
прокурора о гибели и реабилитации сына – В.С. Тимирева (1956 год)
-носила двойную фамилию. Умерла 31 января 1975 года. Когда А.В.
Колчака уводили в ночную тьму –тюрьму, Тимирева могла
раствориться в толпе. Но она пришла к председателю Иркутской
ЧК С. Чудновскому и сказала, что хочет разделить судьбу
адмирала… Их вместе выводили в тюремный двор на прогулку.
Колчак был спокоен, утешал Тимиреву, говоря: -Все предали меня,
одна ваша любовь не знает предательства. Оставшись с ним, она
погубила свою жизнь, - уходя к проруби, он оставил её одну…В
постоянном бедствии оборвалась жизнь жены А.В. Колчака –Софьи
Фёдоровны, ещё гроше сложилась жизнь гражданской жены А.В.
Колчака А.В. Тимиревой, сохранившей в тюрьмах и лагерях и
мужество, и стойкость, и любовь:Полвека не могу принять- ничем
нельзя помочь,И всё уходишь ты опять в ту роковую ночь,Но
если я жива, наперекор судьбе,То только как любовь твоя и
память о тебе.Мир праху Вашему, Анна Васильевна…Мир праху
Вашему, Адмирал.Новая Россия не забудет
Вас…
